– О чем вы? – изумилась Лара, еще пытаясь распробовать гадкий дым.

– О мужчинах.

Лара снова зашлась в кашле.

– Мне… я в последнее время непозволительно много думаю об одном господине… – нехотя призналась она.

– О Дмитрии Михайловиче? – уточнила Дана. И охотно пояснила: – Я заметила ваш разговор и переглядывания нынче утром, на смотровой площадке. Право, мне даже показалось, что вы знакомы давным-давно.

– Это не так, что вы! – горячо возразила Лара. – Даже не представляю, что у него на уме, и нравлюсь ли я ему хоть немного…

– Нравитесь. Вы всем нравитесь. Однако Лариса, постарайтесь быть благоразумной. Этот господин… он странный. Называет себя писателем, но… Лара, я дочь актрисы, поверьте, я достаточно повидала людей творческих профессий. Мужчины, занимающиеся искусством – о, это нечто! Они все как один эгоистичны, свято уверены в своем гении и, ежели что-то эту уверенность подтачивает, то немедленно подвергаются сплину. Ах, Лара, ежели есть на свете что-то более унылое, чем творец, мнящий себя гением – так это творец, мнящий себя гением и впавший из-за этого в сплин! Разве ваш Дмитрий Михайлович таков?

– Нет… кажется.

– Оттого я и говорю, что он странный. Он что-то скрывает. Впрочем, не знаю, что хуже: то, что он вам, возможно, лжет, или то, что зарабатывает на жизнь пером. Это крайне ненадежный способ заработка, должна я отметить.

Лара, устав слушать, неожиданно вспылила:

– Ох, вы все на свете меряете прибылью – даже любовь!

Сказав, она сама поняла, как смешно это звучит. Подумала, что Дана сейчас рассмеется и раз и навсегда сочтет ее наивной дурочкой, недостойной своей дружбы.

Однако Дана и сама как будто смутилась. Но спорить не стала:

– Жизнь научила меня быть практичной. Ежели в семье будут водиться деньги, то будет и лад, и любовь меж супругами. Пусть не сразу, но погодя обязательно будет. Вечная же нужда, Лариса, убьет всякую, даже самую сильную любовь. А впрочем… не стоит мешать брак и любовь – это разное.

Час был поздний, за окнами давно стемнело. Когда последние угли в камине начали гаснуть, Дана стряхнула на них горку пепла из блюдца и пожелала доброй ночи.

Наверное, Дана все-таки обиделась, потому пожелания ее прозвучали натянуто.

– Спасибо вам, что приютили, Даночка! – тотчас вскочила и Лара. Она потянулась и порывисто поцеловала Дану в щеку. – Ежели б не вы, мне, наверное, пришлось ночевать на берегу, в лодочном сарае. И не думайте, я вовсе не считаю вас меркантильной… я это сгоряча сказала. У меня никогда не было ни сестер, ни подруг. Была Галка – но какая из нее подруга? Потому я очень дорожу вами, Даночка. Я для вас что хотите сделаю!

– Пустое… – Взгляд Даны, холодный, как у Снежной Королевы, чуточку потеплел. – Оставайтесь сколько угодно, Лариса. Я рада, что вам понравился дом.

Забавно, но Дана в самом деле смутилась. Лара же, закрыв за нею, прислушалась к себе и поняла, что она совершенно спокойна. «Что хотите сделаю». Нельзя давать подобных обещаний, и Лара бы этого ни за что не сказала, если бы знала, что Дана ничего не попросит. Она само благородство эта Дана – конечно, не попросит.

Хотя Лара и впрямь была безмерно благодарна ей – и за кров, и даже за этот разговор, против воли заставивший ее задуматься.

* * *

Несмотря на поздний час, Лара настежь отворила окно, дабы выветрить из комнаты папиросный дым. Сама с удовольствием вдохнула свежий ночной воздух – и только сейчас поняла, что окна ее смотрят аккурат на «Ласточку».

Забавно. Прошлой ночью она заливалась слезами, с тоской смотрела на усадьбу и знать не знала, что будущую ночь проведет уже здесь. Спохватившись, Лара рукою нырнула в карман юбки – за медальоном. Вот оно, ее сокровище. Ворон в свете луны был особенно хорош – это он принес ей удачу, несомненно.

Убрав медальон, Лара снова нашла глазами свой старый дом. Интересно, тоскует ли по ней матушка хоть немного? Да нет, если и тоскует, то напоказ – а в глубине души рада, что, наконец, избавилась от лишнего рта.

А вот Дмитрий Михайлович наверняка тоскует. Жаль, что Джейкоб не позволил дождаться, пока он придет в себя. Не позволил даже записки оставить, все торопился.

Лара хотела, чтобы господин Рахманов приехал сюда, за ней. Очень хотела. И, жадно выискивая глазами то самое окно – его окно – беззвучно звала.

– Приходи за мной…

В усадьбе господ Ордынцевых Лара проснулась куда раньше обычного. Всю ночь ворочалась и не могла успокоиться, а когда, наконец, забылась – ей снова приснился пожар, из которого ее спасла женщина с крепкими и сильными руками.

Лара опять не сумела разглядеть ее лицо.

Хотя, казалось, как никогда была близка к этому. Всего лишь поднять голову, всего лишь заглянуть в глаза…

Отчего-то Лара надеялась, что сей навязчивый сон оставит ее, как только она вырвется из-под тиранической опеки мамы-Юли. Но нет. Ничего не изменилось… и едва ли изменится.

После Лара долго глядела в окно на «Ласточку» и ей-богу едва удержалась, чтобы тотчас, без промедлений, бежать туда, домой. Покаяться во всем перед матушкой и надеяться, что она не станет наказывать ее слишком строго.

В конце концов, дом это дом. Дома все привычно, знакомо и есть хоть какая-то уверенность в завтрашнем дне. А то, что затеяла Лара, было безумством чистой воды! Сегодня она поняла это особенно четко.

Но потом взгляд ее упал на медальон с ласточкой, оставленный на ночь на прикроватном столике. Лара взяла его в руки, привычно спрятала в карман юбки и… решила повременить с возвращением хотя бы несколько дней.

А покамест найти перо и бумагу, дабы написать матушке обстоятельное письмо с запоздалой просьбой позволить ей погостить у Ордынцевых.

* * *

Дом еще спал, разумеется. Господа Ордынцевы – настоящие аристократы и вставать раньше полудня не привыкли, потому Лара чувствовала себя неловко, путешествуя по темным коридорам в одиночку. Будто вор, который обманом проник в жилище к честным людям.

Большинство дверей, впрочем, оказалось заперто. В том числе и проход в галерею, соединяющую с вожделенной для Лары башней.

«Это чтобы любопытные девицы, вроде меня, не шастали», – подумала Лара и смирилась на некоторое время.

Письменные принадлежности она отыскала в библиотеке. А закончив с письмом, не удержалась, чтобы не оглядеться здесь. Дело в том, что у стены, рядом со связками не разобранных книг, стояло нечто завернутое в холстину и по виду напоминающее портрет. Лара даже догадывалась, чей именно портрет…

Она не ошиблась. Неизвестный художник запечатлел Николая Ордынцева, когда ему было не более тридцати. Одетый по моде восьмидесятых годов, с темными кудрями, смуглой кожей и тонким орлиным носом.